БАШЛАЧЕВ Александр | Рок-поэзия | Антология Нефертити

БАШЛАЧЕВ Александр


В чистом поле – дожди

В чистом поле - дожди косые.
Эх, нищета - за душой ни копья!
Я не знал, где я, где Россия,
И куда же я без нея?

Только время знобит, колотит.
Кто за всех, если дух - на двух?
В третьей роте без крайней плоти
Безымянный поет петух.

Не умею ковать железо я -
Ох, до носу мне черный дым!
На второй мировой поэзии
Призван годным и рядовым.

В чистом поле - дожди косые,
Да нет ни пропасти, ни коня.
Я не знал, как любить Россию,
А куда ж она без меня?

Но можно песенку прожить иначе,
Можно крылышки оборвать.
Только вырастет новый мальчик
За меня, гада, воевать.

Так слушай, как же нам всем не стыдно?
Эй, оп! - спасите ваши души!
Знаешь, стыдно, когда не видно,
Что услышал ты то, что слушал.

Стань живым - доживешь до смерти.
Гляди в омут и верь судьбе - 
Как записке в пустом конверте,
Адресованной сам-себе.

Там, где ночь разотрет тревога,
Там, где станет невмоготу -
Вот туда тебе и дорога,
Наверстаешь свою версту.

В черных пятнах родимой злости
Грех обиженным дуракам.
А деньги - что ж, это те же гвозди,
И так же тянутся к нашим рукам.

А я разгадан своей тетрадкой -
Топором меня в рот рубите!
Эх, вот так вот прижмет рогаткой -
И любить или не любить!

Но хоть жалейте - но до утраты.
А кровь - она, ох, красна на миру!
Пожалейте сестру, как брата -
Я прошу вас, а то помру.

А с любовью - да Бог с ней, с милой...
Потому как виновен я.
А пойми, не скули, помилуй,
Плачь по всем, плачь, аллилуйя!

На фронтах мировой поэзии
Люди честные - все святы.
Я не знал, где искать Россию,
А Россия есть росс и ты.

И я готов на любую дыбу.
Подними меня милая, ох!
Я за все говорю - спасибо.
Ох, спаси меня, спаси, Бог!

В чистом поле - дожди косые.
А мне не нужно ни щита, ни копья.
Я увидел тебя, Россия,
А теперь посмотри, где я.


«Влажный блеск наших глаз...»

Влажный блеск наших глаз.
Все соседи просто ненавидят нас.
А нам на них наплевать,
У тебя есть я, а у меня - диван-кровать.

Платина платья, штанов свинец
Душат только тех, кто не рискует дышать.
А нам так легко. Мы наконец
Сбросили все то, что могло нам мешать.

Остаемся одни,
Поспешно гасим огни,
И никогда не скучаем.
И пусть сосед извинит
За то, что всю ночь звенит
Ложечка в чашке чая.

Ты говоришь, я так хорош...
Это от того, что ты хороша со мной.
Посмотри - мой бедный еж
Сбрил свои иголки. Он совсем ручной. 
Но если ты почувствуешь случайный укол, 
Выдерни занозу, обломав ее края.
Это оттого, что мой ледокол
Не привык к воде весеннего ручья.

Ты никогда не спишь.
Я тоже никогда не сплю.
Наверно, я тебя люблю.
Но об этом промолчу,
Я скажу лишь
То, что я тебя хочу.
За окном снег и тишь.
Мы можем заняться любовью на одной из белых крыш.
А если встать в полный рост,
То можно это сделать на одной из звезд.

Наверное, мы зря забываем вкус слез.
Но небо пахнет запахом твоих волос.
И мне никак не удается успокоить ртуть,
Но если ты устала, я спою что-нибудь.

Ты говоришь, что я неплохо пою.
И в общем, это то, что надо.
Так это очень легко.
Я в этих песнях не лгу.
Видимо, не могу.

Мои законы просты -
Мы так легки - мы чисты.
Нам так приятно дышать.
Не нужно спать в эту ночь,
А нужно выбросить прочь
Все, что могло мешать.


Все будет хорошо

Как из золота ведра каждый брал своим ковшом...
Все будет хорошо.
Ты только не пролей.
Страшно, страшно, да ты гляди смелей,
Гляди да веселей.

Как из золота зерна каждый брал на каравай...
Все будет хорошо.
Велика казна.
Только, только, ты только не зевай
Бери да раздавай.

Но что-то белый снег в крови.
Да что-то ветер - за спиной.
Всем сестрам - по любви.
Ты только будь со мной.
Да только ты живи.

Только не бывать пусту
Ой, да месту святому.
Всем братьям - по кресту
Виноватому.
Только, только подмоги не проси,
Прими и донеси.

По утру споет трубач песенку твоей души...
Все будет хорошо.
Только ты не плачь.
Скоро, скоро, ты только не спеши...
Скоро, скоро, ты только не спеши. 


Все от винта!

Рука на плече. Печать на крыле.
В казарме проблем - банный день -
Промокла тетрадь.
Я знаю, зачем иду по земле,
Мне будет легко улетать.

Без трех минут - бал восковых фигур.
Без четверти - смерть.
С семи драных шкур - да хоть шерсти клок.
Но как хочется жить!
Не меньше, чем петь.
Свяжи мою нить в узелок.

Холодный апрель. Горячие сны.
И вирусы новых нот в крови.
И каждая цель ближайшей войны
Смеется и ждет, ждет любви.

Наш лечащий врач согреет солнечный шприц.
И иглы лучей опять найдут нашу кровь.
Не надо, не плачь. Не плачь, лежи и смотри,
Как горлом идет любовь.

Лови ее ртом - стаканы тесны.
Торпедный аккорд - до дна!
Рекламный плакат последней весны
Качает квадрат окна.

Эй, дырявый висок, слепая орда.
Пойми, никогда не поздно снимать броню.
Целуя кусок трофейного льда,
Я молча иду к огню.

И мы - выродки крыс. Да мы - пасынки птиц.
И каждый на треть - патрон.
Лежи и смотри, как ядерный принц
Несет свою плеть на трон.

Не плачь, не жалей. Да кого нам жалеть?
Ведь ты, как и я, сирота.
Ну что ты? Смелей! Нам нужно лететь!
А ну от винта! Все от винта!


Время колокольчиков

Ох, долго шли зноем и морозами,
Да всё снесли и остались вольными.
Жрали снег с кашею березовой
И росли вровень с колокольнями.

Если плач - не жалели соли мы.
Если пир - сахарного пряника.
Звонари черными мозолями
Рвали нерв медного динамика.

Но с каждым днем времена меняются.
Купола растеряли золото.
Звонари по миру слоняются.
Колокола сбиты и расколоты.

Что ж теперь ходим круг да около
На своем поле - как подпольщики?
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь - время колокольчиков.

Зазвенит сердце под рубашкою.
Второпях - врассыпную вороны.
Эй, выводи коренных с пристяжкою,
И рванем на четыре стороны.

Но сколько лет лошади не кованы,
Ни одно колесо не мазано,
Да плетки нет, седла разворованы,
И давно все узлы развязаны.

А на дожде - все дороги радугой.
Быть беде. Нынче нам до смеха ли?
Но если есть колокольчик под дугой,
Так, ты давай, заряжай - поехали!

Загремим, засвистим, защелкаем!
Проберет до костей, до кончиков.
Эй, братва, чуете печенками
Грозный смех русских колокольчиков?

Век жуем. Матюги с молитвами.
Век живем - хоть шары нам выколи.
Спим да пьем. Сутками и литрами.
Да не поем. Петь уже отвыкли.

Долго ждем. Всe ходили грязные.
Оттого сделались похожие,
А под дождем оказались разные.
Большинство - честные, хорошие.

И пусть разбит батюшка Царь-колокол,
Мы пришли, мы пришли с гитарами,
Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл
Околдовали нас первыми ударами.

И в груди - искра электричества.
Шапки в снег. И рваните звонче-ка.
Свистопляс - славное язычество!
Я люблю время колокольчиков. 


Грибоедовский вальс

В отдаленном совхозе «Победа»
Был потрепанный старенький «ЗИЛ».
А при нем был Степан Грибоедов.
И на «ЗИЛе» он воду возил.

Он справлялся с работой отлично.
Был по обыкновению пьян.
Словом, был человеком обычным
Водовоз Грибоедов Степан.

После бани он бегал на танцы.
Так и щупал бы баб до сих пор.
Но случился в деревне с сеансом
Выдающийся гипнотизер.

На заплеванной маленькой сцене
Он буквально творил чудеса.
Мужики выражали сомненье.
И таращили бабы глаза.

Он над темным народом смеялся.
И тогда, чтоб проверить обман,
Из последнего ряда поднялся
Водовоз Грибоедов Степан.

Он спокойно вошел на эстраду,
И мгновенно он был поражен
Гипнотическим опытным взглядом,
Словно финским точеным ножом.

И поплыли знакомые лица...
И приснился невиданный сон -
Видит он небо Аустерлица,
Он не Стенка, а Наполеон!

Он увидел свои эскадроны.
Он услышал раскаты стрельбы
И заметил чужие знамена
В окуляре подзорной трубы.

Но он легко оценил положенье
И движением властной руки
Дал приказ о начале сраженья
И направил в атаку полки.

Опаленный горячим азартом,
Он лупил в полковой барабан.
Был неистовым он Бонапартом.
Водовоз Грибоедов Степан.

Пели ядра и в пламени битвы
Доставалось своим и врагам.
Он плевался словами молитвы
Незнакомым французским богам.

Вот и все. Бой окончен. Победа.
Враг повержен. Гвардейцы, шабаш!
Покачнулся Степан Грибоедов,
И слетела минутная блажь.

На заплеванной сцене райклуба
ОН стоял, как стоял до сих пор.
А над ним скалил желтые зубы
Выдающийся гипнотизер.

Он домой возвращался под вечер.
И глушил самогон до утра.
Всюду чудился запах картечи
И повсюду кричали «Ура».

Спохватились о нем только в среду.
Дверь сломали и в хату вошли.
А на них водовоз Грибоедов,
Улыбаясь, глядел из петли.

ОН смотрел голубыми глазами.
Треуголка упала из рук.
И на нем был залитый слезами
Императорский серый сюртук. 


Дым коромыслом

Голоден стыд. Сыт азарт.
Динамит да фитиль вам в зад!
Сырые спички рядятся в черный дым.
Через час - бардак. Через два - бедлам.
На рассвете храм разлетится в хлам.
Но мы не носим часы.
Мы не хотим умирать.
И поэтому даже не спим.

А когда не хватает сил,
Воруем сахар с чужих могил
И в кровь с кипятком
Выжимаем лимон греха.
И дырявые ведра заводят песни
О святой воде и своих болезнях.
Но - слава Богу! - все это исчезнет
С первым криком петуха.

Дым. Дым коромыслом!
Дым над нами повис.
Лампада погасла. И в лужице масла
Плавает птичий пух.
Дым. Дым коромыслом!
Дай нам Бог понять
Все, что споет петух.

В новостройках - ящиках стеклотары -
Задыхаемся от угара
Под вой патрульных сирен в трубе,
В танце синих углей.
Кто там - ангелы или призраки?
Мы берем еду из любой руки.
Мы не можем идти,
Потому, что дерьмо
После этой еды как клей.

Дым. Дым коромыслом.
Дым. Дым коромыслом.
Музыкант по-прежнему слеп.
Снайпер все так же глух.
Дым. Дым коромыслом.
Дым. Дым коромыслом.
Дай Бог нам понять все, что споет петух.

Ох, безрыбье в речушке, которую кот наплакал!
Сегодня любая лягушка становится раком.
И, сунув два пальца в рот,
Свистит на Лысой горе.
Сорви паутину! Здесь что-то не чисто!
Но штыками в шину - колючие числа,
И рев моторов в буксующем календаре.
И дым. Дым коромыслом.
Дым коромыслом. Дым. 


Как ветра осенние...

Как ветра осенние подметали плаху,
Солнце шло сторонкою, да время стороной.
И хотел я жить и умирал, да сослепу, со страху,
Потому, что я не знал, что ты со мной.

Как ветра осенние заметали небо,
Плакали, тревожили облака.
Я не знал, как жить, ведь я еще не выпек хлеба,
А на губах еще не сохла капля молока.

Как ветра осенние да подули ближе.
Закружили голову и ну давай кружить.
Ой-ей-ей, да не сумел бы выжить,
Если бы не было такой простой работы - жить.

Как ветра осенние жали, не жалели рожь.
Ведь тебя посеяли, чтоб ты пригодился.
Ведь совсем неважно, отчего помрешь,
Ведь куда важнее, для чего родился.

Как ветра осенние черной птицей голосили,
А ты откуда взялся, богатырь-снегирь?
Я хотел бы жить, жить и умереть в России,
Если бы не было такой земли - Сибирь.

Как ветра осенние уносят мое семя,
Листья воскресения да с веточки весны.
Я хочу дожить, хочу увидеть время,
Когда эти песни станут не нужны.

Да, я не доживу, но я увижу время,
Когда мои песни станут не нужны. 


Когда мы вдвоем

Когда мы вдвоем
Я не помню, не помню, не помню о том,
На каком мы находимся свете.
Всяк на своем, но я не боюсь измениться в лице.
Измениться в твоем бесконечно прекрасном лице.
Мы редко поем.
Мы редко поем, но когда мы поем, поднимается ветер
И дразнит крылом. Я уже на крыльце.

Хоть смерть меня смерь.
Да хоть держись меня жизнь.
Я позвал сюда гром - вышли смута, апрель и гроза.
Ты только поверь,
Если нам тяжело - не могло быть иначе.
Тогда почему кто-то плачет?
Оставь воду цветам. Возьми мои глаза.

Поверь - ты поймешь,
Как мне трудно раздеться,
Когда тебя нет, когда некуда, некуда, некуда деться.
Поверь - и поймешь
То, что я никогда,
Никогда не смогу наглядеться туда,
Где мы, где мы могли бы согреться,
Когда будет осень,
И осень гвоздями вколотит нас в дрожь.

Пойми - ты простишь,
Если ветреной ночью я снова сорвусь с ума,
Побегу по бумаге я.
Этот путь длиною в строку, да строка коротка.
Строка коротка.
Ты же любишь сама,
Когда губы огнем лижет магия,
Когда губы огнем лижет магия языка.
...
Не держись, моя жизнь.
Смертью после измеришь.
И я пропаду ни за грош,
Потому что и мне ближе к телу сума.
Так проще знать честь.
И мне пора,
Мне пора уходить следом песни, которой ты веришь.
Увидимся утром, тогда ты поймешь всё сама. 


На жизнь поэтов

Поэты живут. И должны оставаться живыми.
Пусть верит перу - жизнь, как истина в черновике.
Поэты в миру оставляют великое имя,
Затем, что у всех на уме - у них на языке.

Но им всё трудней быть иконой в размере оклада
Там, где, судя по паспортам, - все по местам.
Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада
По чистым листам, где до времени - всё по устам.

Поэт умывает слова, возводя их в приметы,
Подняв свои полные ведра внимательных глаз.
Несчастная жизнь! Она до смерти любит поэта.
И за семерых отмеряет. И режет. Эх, раз, еще раз!

Как вольно им петь! И дышать полной грудью - на ладан...
Святая вода на пустом киселе неживом.
Не плачьте, когда семь кругов беспокойного лада
Пойдут над прекрасной шальной головой.

Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие.
Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам.
Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия.
К ним Бог на порог - но они верно имут свой срам.

Поэты идут до конца. И не смейте кричать им «Не надо!»
Ведь Бог - он не врет - разбивая свои зеркала.
И вновь семь кругов беспокойного, звонкого лада
Глядят ему в рот, разбегаясь с калибром ствола.

Шатаясь от слез и от счастья смеясь под сурдинку,
Свой вечный допрос они снова выводят к кольцу.
В быту тяжелы. Но, однако, легки на поминках.
Вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу.

Не верьте концу. Но не ждите иного расклада.
А что там было в пути? - эти женщины, метры, рубли... -
Неважно, когда семь кругов беспокойного лада
Позволят идти наконец, не касаясь земли.

Ну вот, ты - поэт... Еле-еле душа в черном теле.
Ты принял обет сделать выбор, ломая печать.
Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели.
Но тех, кто молчал, давайте не будем прощать.

Да не жалко распять
Для того, чтоб вернуться к Пилату...
Поэта не взять всё одно ни тюрьмой, ни сумой.
Короткую жизнь, семь кругов беспокойного лада
Поэты идут и уходят от нас на восьмой. 


Некому березу заломати

Уберите медные трубы,
Натяните струны стальные,
А то обломаете зубы,
Об широты наши смурные.

Искры ваших искренних песен
К нам летят как пепел на плесень.
Вы - все между ложкой и ложью,
а мы - все между волком и вошью.

Время на другой параллели
Сквозняками рвется сквозь щели.
Сквозняками рвутся сквозь щели
Синие цепные метели.

Вы нам: то да сё, трали-вали.
Мы даем ответ: тили-тили.
Вы для нас подковы ковали,
А мы большую цену платили.

Вы снимали с дерева стружку.
Мы пускали корни по-новой.
Вы швыряли медну полушку
Да мимо нашей шапки терновой.

А наши беды вам и не снились,
Наши думы вам не икнулись.
Вы б наверняка подавились,
А мы же, ничего, облизнулись.

Лишь печаль-тоска облаками
Над седою лесною страною.
Города цветут синяками,
Да деревни - сыпью чумною.

Кругом бездорожье, траншеи,
Что крики: «Торопимся, братцы,
Стопудовый камень на шее,
Рановато, парни, купаться».

Хороша святая водица,
Да глубокий омут таится.
Не напиться нам, не умыться,
Не продрать колтун на ресницах.

Да вот тебе обратно тропинка,
И ты петляй в родную землянку,
А крестины там иль поминки -
Все одно - там пьянка, гулянка.

Если забредет кто нездешний,
Поразится живности бедной,
Нашей редкой силе сердешной,
Да дури нашей злой заповедной.

Выкатим кадушку капусты,
Вытащим ватрушку без теста.
«Что, снаружи все еще пусто?»
А внутри по-прежнему тесно.

Да вот тебе бедовая брага,
Ягодка, злодейка, отрава.
Вот тебе, приятель, и Прага,
Вот тебе, дружок, и Варшава.

Да вот и посмеемся простуженно,
А об чем смеятся - неважно,
Если по утрам очень скучно,
А по вечерам очень страшно.

Всемером ютимся на стуле.
Всемером - на нары-палати.
Спи, дите мое: «Люли-люли.
Некому березу заломати». 


Новый год

Мы у ворот. Эй, отворяй, охрана!
Ровно в двенадцать нам разрешают вход.
Мокрый от пены и, безусловно, пьяный
Я удираю в новый грядущий год.

С треском разбив елочные игрушки,
Жмется к столу общество ассорти.
Хочется стать взрывчатою хлопушкой
И расстрелять вас залпами конфетти.

Но нужно включиться
И - раз, два, три! - веселиться.
А лучше всего напиться. Вдрызг.
Чтоб рухнуть под стол - пластом.
Кто-то из женщин
В маске лисицы
Приветливо машет мне своим пушистым хвостом.

Там, наверху, датчик стучит все чаще.
Там, наверху, скоро составят счет.
Кто-то открытку бросил в почтовый ящик.
Может быть, ангел? Может быть - пьяный черт?

В этом году я выбираю черта,
Я с ним охотно чокнусь левой рукой.
Я объявляю восемьдесят четвертый
Годом серьезных мер по борьбе с тоской.

Но в комнате пусто,
Смазаны краски.
Слышан могучий храп за стеной.
Кто-то из женщин сбрасывает маску
И остается рядом со мной.

Как хорошо, когда некуда торопиться.
Славно проспать первый январский день.
Надо бы встать, чтобы опохмелиться,
Надо бы встать, но подниматься лень.

Мы засыпаем. Что нам приснится?
Лес и дорога. Конь вороной.
Кто-то из женщин в маске лисицы
Утром проснется рядом со мной.

Кто-то из женщин быстро с постели встанет,
Выгладит платье и подойдет к столу.
Кто-то из женщин все по местам расставит,
Где-то в углу на кухне найдет метлу.

Кто-то из женщин ловко сметет осколки,
Вымоет чашки с мылом и кипятком.
Снимет игрушки, выбросит наши елки
И, не прощаясь, щелкнет дверным замком.

А солнце все выше. Скоро растает.
Деды Морозы получат расчет.
Сидя на крыше, скорбно глотает
Водку и слезы мой маленький черт. 


Поезд

Нет времени, чтобы себя обмануть.
И нет ничего, чтобы просто уснуть.
И нет никого, чтобы просто нажать на курок.
Моя голова - перекресток железных дорог.

Есть целое небо, но нечем дышать.
Здесь тесно, но я не пытаюсь бежать.
Я прочно запутался в сетке ошибочных строк.
Моя голова - перекресток железных дорог.

Нарушены правила в нашей игре.
И я повис на телефонном шнуре.
Смотрите, сегодня петля на плечах палача.
Скажи мне - прощай, помолись и скорее кончай.

Минута считалась за несколько лет,
Но ты мне купила обратный билет,
И вот уже ты мне приносишь заваренный чай.

С него начинается мертвый сезон.
Шесть твоих цифр помнит мой телефон,
Хотя он давно помешался на длинных гудках...
Нам нужно молчать, стиснув зубы до боли в висках.

Фильтр сигареты испачкан в крови.
Я еду по минному полю любви.
Хочу каждый день умирать у тебя на руках.
Мне нужно хоть раз умереть у тебя на руках.

Любовь - это слово похоже на ложь.
Пришитая к коже дешевая брошь.
Прицепленный к жестким вагонам вагон-ресторан.
И даже любовь не поможет сорвать стоп-кран.

Любовь - режиссер с удивленным лицом,
Снимающий фильмы с печальным концом.
А нам все равно так хотелось смотреть на экран.

Любовь - это мой заколдованный дом.
И двое, что все еще спят там вдвоем.
На улице Сакко-Ванцетти мой дом двадцать два.
Они еще спят, но они еще помнят слова.

Их ловит безумный ночной телеграф.
Любовь - это то, в чем я прав и не прав.
И только любовь дает мне на это права.

Любовь - как куранты отставших часов.
И стойкая боязнь чужих адресов.
Любовь - это солнце, которое видит закат.
Любовь - это я, твой неизвестный солдат.

Любовь - это снег и глухая стена.
Любовь - это несколько капель вина.
Любовь - это поезд «Свердловск-Ленинград» и назад.
Любовь - это поезд сюда и назад.

Нет времени, чтобы себя обмануть.
И нет ничего, чтобы просто уснуть.
И нет никого, кто способен нажать на курок.
Моя голова - перекресток железных дорог. 


Посошок

Эх, налей посошок, да зашей мой мешок -
На строку - по стежку, а на слова - по два шва.
И пусть сырая метель мелко вьет канитель
И пеньковую пряжу плетет в кружева.

Отпевайте немых! А я уж сам отпою.
А ты меня не щади - срежь ударом копья.
Но гляди - на груди повело в полынью.
Расцарапав края, бьется в ране ладья.

И запел алый ключ, закипел, забурлил.
Завертело ладью на веселом ручье.
А я еще, еще посолил. Рюмкой водки долил.
Размешал и поплыл в преисподнем белье.

Так плесни посошок да затяни ремешок.
Богу, Сыну и Духу - везло в колесо.
Пусть сырая метель мягко стелет постель
И земля грязным пухом облепит лицо.

Перевязан в венки мелкий лес вдоль реки.
Покрути языком - оторвут с головой.
У последней заставы блеснут огоньки,
И дорогу штыком перегородит часовой.

Отпусти мне грехи! Я не помню молитв.
Но, если хочешь, - стихами грехи замолю.
Объясни - я люблю оттого, что болит,
Или это болит оттого, что люблю?

Ни узды, ни седла. Всех в расход. Всё дотла.
Но кое-как запрягла. И вон - пошла на рысях!
Эх, не беда, что пока не нашлось мужика.
Одинокая баба всегда на сносях.

И наша правда проста, но ей не хватит креста
Из соломенной веры в «спаси-сохрани».
Ведь святых на Руси только знай выноси!
В этом высшая мера. Скоси-сохрани.

Так что, брат, ты давай! Ты пропускай, не дури!
Да постой-ка, сдается и ты мне знаком...
Часовой всех времен улыбнется, - смотри -
Часовой всех времен, улыбаюсь, - смотри -
Подымая все вехи горячим штыком.

Так зашивай мне мешок, да наливай посошок.
На строку - по глотку, а на слова - и все два.
И пусть сырая метель всё кроит белый шелк,
Мелко вьет канитель да плетет кружева. 


Петербургская свадьба

Звенели бубенцы. И кони в жарком мыле
Тачанку понесли навстречу целине.
Тебя, мой бедный друг, в тот вечер ослепили
Два черных фонаря под выбитым пенсне.

Там шла борьба за смерть. Они дрались за место
И право наблевать за свадебным столом.
Спеша стать сразу всем, насилуя невесту,
Стреляли наугад и лезли напролом.

Сегодня город твой стал праздничной открыткой.
Классический союз гвоздики и штыка.
Заштопаны тугой суровой красной ниткой
Все бреши твоего гнилого сюртука.

Под радиоудар московского набата
На брачных простынях, что сохнут по углам,
Развернутая кровь, как символ страстной даты,
Смешается в вине с грехами пополам.

Мой друг, иные здесь. От них мы недалече.
Ретивые скопцы. Немая тетива.
Калечные дворцы простерли к небу плечи.
Из раны бьет Нева. Пустые рукава.

Подставь дождю щеку в следах былых пощечин.
Хранила б нас беда, как мы ее храним.
Но память рвется в бой. И крутится, как счетчик,
Снижаясь над тобой и превращаясь в нимб.

Вот так скрутило нас и крепко завязало
Красивый алый бант окровленным бинтом.
А свадьба в воронках летела на вокзалы.
И дрогнули пути. И разошлись крестом.

Усатое «ура» чужой недоброй воли
Вертело бот Петра в штурвальном колесе.
Искали ветер Невского да в Елисейском поле
И привыкали звать Фонтанкой Енисей.

Ты сводишь мост зубов под рыхлой штукатуркой,
Но купол лба трещит от гробовой тоски.
Гроза, салют и мы! - и мы летим над Петербургом,
В решетку страшных снов врезая шпиль строки.

Летим сквозь времена, которые согнули
Страну в бараний рог и пили из него.
Все пили за него - и мы с тобой хлебнули
За совесть и за страх, за всех за тех, кого

Слизнула языком шершавая блокада.
За тех, кто не успел проститься, уходя.
Мой друг, спусти штаны и голым Летним садом
Прими свою вину под розгами дождя.

Поправ сухой закон, дождь в мраморную чашу
Льет черный и густой осенний самогон.
Мой друг «Отечество» твердит как «Отче наше»,
Но что-то от себя послав ему вдогон.

За окнами - салют. Царь-Пушкин в новой раме.
Покойные не пьют, да нам бы не пролить.
Двуглавые орлы с побитыми крылами
Не могут меж собой корону поделить.

Подобие звезды по образу окурка.
Прикуривай, мой друг, спокойней, не спеши.
Мой бедный друг,
Из глубины твоей души
Стучит копытом сердце Петербурга.


Слыша В. С. Высоцкого (Триптих)

1
Хорошо, коли так, коли все неспроста.
Коли ветру всё дуть, а деревьям - качаться.
Коли весело жить, если жить не до ста.
А потом уходить - кто куда -
     а потом все равно возвращаться.

Возвращаются все. И друзья, и враги.
Через самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все и идут на круги.
И опять же не верят судьбе.
     Кто больше, кто меньше.

Хорошо, коли так. Значит, ищут судьбу.
А находят себя, если все же находят.
Если дырку во лбу вы видали в гробу,
Приказав долго жить, вечным сном,
дуба дав или как там еще в обиходе?

Только вечный огонь все равно прогорит.
Пусть хорош этот сон. Только тоже не вечен.
На молочном пути вход с востока открыт.
И опять молоко по губам, по губам...
     И нельзя изменить место встречи.

2
Если баба трезва, если баба скушна,
Да может, ей нелегко да невесело с нами?
А налей-ка вина. А достань-ка до дна.
Ох, отсыплет зерна и отдаст тебе всё,
      чем поднять в печке пламя.

И опять каравай собираешь по крохам.
И по каплям опять в кипяток свою кровь.
Жизнь... Она не простит только тем,
     кто думал о ней слишком плохо.
Баба мстит лишь за то, что не взял,
     что не принял любовь.

Так слови свое Слово, чтобы разом начать все дела.
Как положено, все еще раз положить на лопатки.
Чтобы девочка-Время из сказок косу заплела.
Чтобы Время-мальчишка пугал и стрелял из рогатки.

Чтоб они не прощали, когда ты игру не поймешь,
Когда мячик не ловишь и даже не плачешь в подушку.
Погремушка гремит, да внутри вся пуста.
Скушно слушать сто раз. Надоест даже сказка.

Так не ждал бы, пока досчитают до ста.
Лучше семь раз услышать - один раз сказать
Или спеть…

Да не сдвоить, а строить, сварить, доказать.
Но для этого в сказке ты должен учуять подсказку.
Чтобы туже вязать,
Нужно чувствовать близость развязки.

3
Колея по воде... Но в страну всех чудес
Не проехать по ней, да еще налегке,
     да с пустым разговором.
Так не спрашивай вздор:
     - Ты зачем в воду лез?
Я, конечно, спою. Я, конечно, спою,
     но хотелось бы хором.

Хорошо, если хор в верхней ноте подтянет,
подтянет вместе с тобою.
Кто во что, но душевно и в корень,
     и корни поладят с душой.
Разве что-то не так?
Вроде, всё, как всегда, то же небо опять голубое.
Видно, что-то не так,
Если стало вдруг так хорошо.

Только что тут гадать? Высоко до небес.
Да рукою подать до земли, чтоб месить тили-тесто.
Если ты ставишь крест на стране всех чудес,
Значит, ты для креста выбрал самое верное место.

А наши мертвые нас не оставят в беде.
Наши павшие, как на часах часовые.
Но отражается небо во мне и в тебе.
И во имя имен пусть живых не оставят живые.

В общем, места в землянке хватает на всех.
А что просим? Да мира и милости к нашему дому!
И несется сквозь тучи забористый смех:
- Быть - не быть? В чем вопрос,
Если быть не могло по-другому! 


Спроси, звезда


Ой-ё-ёй. Спроси меня, ясная звезда:
Не скушно ли долбить в толоконные лбы.
Я мету сор новых песен из старой избы.
Отбивая поклоны, мне хочется встать на дыбы.
Но там - только небо в кольчуге из синего льда.

Спроси меня, ясная звезда:
Не скучно ли всё время вычесывать блох.
Я молюсь, став коленями на горох.
Меня слышит Бог, Никола-Лесная вода.
Но сабля ручья спит в ножнах из синего льда.

Каждому времени - свои ордена.
Но дайте же каждому валенку свой фасон!
Да я сам знаю тысячу реальных потех.
И я боюсь сна из тех, что на все времена.
А может я просто люблю колокольный звон...

C земли по воде сквозь огонь в небеса звон...

Ой-ё-ёй, спроси, звезда:
Да скоро ли сам усну,
Отлив себе шлем из синего льда?
Белым зерном меня кормила зима.
Там, где сойти с ума не сложней, чем порвать струну.

Звезда, зачем мы вошли сюда?

Мы пришли, чтоб разбить эти латы из синего льда.
Мы пришли, чтоб раскрыть эти ножны из синего льда.
Так сгорим на экранах из синего льда.
И украсим их шлемы из синего льда.
И мы станем их скипетром из синего льда.

Ой-ё-ёй. Спаси меня, ясная звезда. 


Сядем рядом

Сядем рядом, сядем ближе,
Да прижмемся белыми заплатами к дырявому мешку.
Строгим ладом, тише, тише,
Мы переберем все струны да по зернышку.

Перегудом, перебором,
Да я за разговорами не разберусь:
Где Русь? Где грусть?
Нас забудут, да нескоро.
А когда забудут - я опять вернусь.

Будет время - я напомню,
Как всё было скроено, да всё опять перекрою.
Только верь мне,
Ты только пой мне,
Только пой мне, милая, я подпою.

Нить - как волос.
Жить - как колос.
Размолотит колос в пух и прах один цепной удар.
Да я всё знаю. Дай мне голос,
И я любой удар приму как твой великий дар.

Тот, кто рубит сам дорогу -
Не кузнец, не плотник ты, да все одно - поэт.
Тот, кто любит, да не к сроку.
Тот, кто исповедует,
Да сам того не ведает.

А я в ударе: жмут ладони,
Всё хлопочут, бедные,
Да где ж им удержать зерно в горстях
На гитаре, на гармони,
На поленьях, сучьях, на своих костях.

Спой, да лаской, да грехами
Растяни меня ты - растяни как буйные меха.
Эх, пропадаю с потрохами.
А куда мне, к лешему, потроха?

Но завтра утром - все сначала:
Заплетать на острых пяльцах
Недотрогу-нить.
Чтоб кому-то полегчало,
Да разреши, пожалуй, я сумел бы всё на пальцах
Объяснить

Тем, кто мукой - не мукою -
все приметы засыпает, засыпает на ходу.
Эх - слезы с луком - ведь подать рукою -
И погладишь в небе свою заново рожденную звезду,

Ту - что рядом, ту - что выше,
Чем на колокольне да звонкий звон,
Да где он - все темно.
Ясным взглядом - ближе - ближе -
Глянь в окно -
Да вот оно рассыпано твое зерно

Выше окон да выше крыши.
Ну чего ты ждешь, иди смелей, иди!
Еще, еще!
Что - что высоко -
Ближе, ближе, ближе -
Ты чувствуешь, как горячо?
Ты чувствуешь, как горячо!


Черные дыры

Хочется пить,
Но в колодцах замерзла вода.
Черные-черные дыры.
Из них не напиться.
Мы вязли в песке,
Потом скользнули по лезвию льда.
Потом потеряли сознание и рукавицы.
Мы строили замок, а выстроили сортир.
Ошибка в проекте, но нам, как всегда, видней.
Пускай эта ночь сошьет мне лиловый мундир.
Я стану хранителем Времени Сбора Камней.

     Я вижу черные дыры.
     Холодный свет.
     Черные дыры...
      Смотри, от нас остались черные дыры.
     Нас больше нет.
     Есть только черные дыры.

Хорошие парни, но с ними не по пути.
Нет смысла идти, если главное - не упасть.
Я знаю, что я никогда не смогу найти
Все то, что, наверное, можно легко украсть.
Но я с малых лет не умею стоять в строю,
Меня слепит солнце, когда я смотрю на флаг.
И мне надоело протягивать вам свою открытую руку,
Чтоб снова пожать кулак.

     Я вижу черные дыры.
     Холодный свет.
     Черные дыры...
     Смотри, от нас остались черные дыры.
     Нас больше нет.
     Есть только черные дыры.

Я снова смотрю, как сгорает дуга моста.
Последние волки бегут от меня в Тамбов.
Я новые краски хотел сберечь для холста,
А выкрасил ими ряды пограничных столбов.
Чужие шаги, стук копыт или скрип колес -
Ничто не смутит территорию тишины.
Отныне любой обращенный ко мне вопрос
Я буду расценивать как объявленье войны.

     Я вижу черные дыры.
     Холодный свет.
     Черные дыры...
     Смотри, от нас остались черные дыры.
     Нас больше нет.
     Есть только черные дыры.